Старик и самолет
— Опять всю ночь ласточку свою звал, — недовольно проворчала жена, глядя на заспанного Петровича.
— Угу, — проворчал Петрович, склонившись над газетой.
— Вот врешь ты все! — в сердцах бросила нож в мойку жена.
Петрович не ожидал и вздрогнул. Эта история была стара, как мир. Из-за ласточки они ругались почти с первых дней совместной жизни. Иногда жена делала вид, что верит, а иногда на нее находило что-то и война начиналась снова.
— Врешь, — убежденно сказала жена, — так любить можно только бабу.
— А… — начал было Петрович и раздраженно махнул рукой.
— Знаю, я, — прервала его жена. — Знаю, налево не ходишь. Но все равно это баба! — рявкнула она и швырнула в мойку вилку и ложку.
Петрович поморщился и промолчал. Что толку доказывать, когда это переговорено уже много раз.
Да, ласточка в его жизни была.
И это была не женщина.
Сколько он себя помнил, он мечтал летать. С детства снилось, как он разгоняет облака своей ласточкой. С седьмого класса он решил, что поступит в летное училище и станет пилотом. Но не прошел по здоровью. В армии отслужил в стройбате, понимая, что летать ему не светит.
Но, уже вернувшись домой, после армии, прочитал в газете об аэроклубе и пошел, нет, побежал туда, надеясь, что станет летать, хоть на чем. Да, хоть на кукурузнике станет летать! Должна же, в конце концов, мечта сбыться у человека!
В аэроклуб его взяли, но не обещали, что он станет летать. Он летал несколько раз на кукурузнике, но только в качестве пассажира. Пилотом он так и не стал. Несколько лет ездил в аэроклуб — ремонтировал, натирал до блеска стальные бока ласточки, но, за штурвал его так и не пустили.
Поначалу он ходил ругаться с врачебной комиссией, дошел до главврача, но без толку. Поэтому приехал в очередной раз в аэроклуб со справкой, где было написано «не годен», он долго ходил по летному полю, потом кружил вокруг своей ласточки, трогая ее за горячие округлые бока. В сердцах разорвал справку в клочья, рассеял по ветру и ушел. Вечером напился. Долго плакал. Уснул под утро.
Утром встал злой, с синяками под глазами и с диким раздражением на самого себя. На то, что был так мелодраматичен и смешон. Больше не говорил на эту тему ни с кем. Один раз, когда его после ночи растолкала злющая молодая жена, пришлось рассказать все.
— Развожусь, — кричала тогда еще Анечка, — кобель! Мы неделю женаты, а у тебя уже ласточка есть. Всю ночь про нее шептал!
— Анечка, — целовал мокрые от слез щечки жены Петрович, — голубка моя…
Голубка отвесила звонкую пощечину и выскочила из кровати.
— Анечка, — Петрович упал с кровати, потянувшись за женой, поднялся, обнял ее за горячие круглые коленки и попытался укрыть лицо, вжавшись ей в бедра.
Анечка неистово била его по голове ладошкой и кричала так, словно это он ее бил беспощадно.
В комнату ломились родители Анны, ее отец кричал, что зарубил этого урода и уже побежал за топором. Через минуту отец Анны раскурочил дверь в щепу, а когда вломился, готовя про себя речь на суде, что это была истинно защита дочери от зверя-мужа, увидел, что зять так и стоит на коленях перед Анечкой, вжавшись ей в интимное, про что отец старался не думать с самого дня, когда Петрович попросил руки дочери. Зять не сопротивлялся, молчал, а его Анечка бесновато била его по голове, почти выпав из ночнушки.
Мать Анны подскочила, натянула ночнушку на дочь, выпихнула остолбеневшего мужа с топором, а потом плеснула из графина водой в лицо дочери. А на следующее утро Петрович рассказал ей всю правду, даже про то, как рвал справку и сеял ее по ветру, пил и плакал. С этого дня они договорились, что у них не будет секретов друг от друга и больше про самолеты они не говорят никогда.
Дверь потом восстановили. Все наладилось. Но отец Анны, однажды придя с работы, выложил на кухонный стол перед дочерью ключ:
— Того, Анька, — краснея сказал он, — я человек старый и не могу так. Вот, квартиру вам снял, живите там.
Анька обиделась, но потом была счастлива. А правда, какая семейная жизнь, когда за стенкой отец с матерью спят и что в туалет, что на кухню, надо идти на цыпочках через родительскую спальню?
Договориться-то договорились, но когда на Анну нападала злость на мужа, она ему эту ласточку припоминала.
Петрович вышел от врача, проходил диспансеризацию. Ничего нового там не сказали, жив и слава богу. Решил до дома пройтись через парк. Солнце еще припекало, хотя уже и чувствовалось, что не по-летнему. Шел не спеша, разглядывая парочки на скамейках, и думал, что жизнь-то прошла, а не заметил как.
Вроде не так давно сам сидел вот также с Аней на скамейках, держась за руки, а теперь уже его внуки так сидят, наверное. Молчат, правда, не сознаются. Прошел мимо спортивной площадки, размышляя, что хорошо, у них такого в молодости не было. Вон какие подтянутые парни. И посмотрев на одного из них, замер.
На загорелой руке парня сквозь облака мчался самолет. Нет, не такой, как у Петровича во снах, но самолет! Петрович отвернулся, внутри все сжалось, опять вспомнилось, как кружил вокруг ласточки и трогал ее за округлый горячий бок. Вздохнул и пошел. Остановился. Посмотрел еще раз. Парень крутил обороты на турнике. Самолет и правда, казалось, что летит.
Петрович постоял, переминаясь. И не зная, зачем он тут стоит и смотрит на парня и самолет на загорелом бицепсе. Самолет взлетал, на секунду замирал в высшей точке и падал, чтобы потом взлететь снова.
Это было так красиво и почти, почти по-настоящему. Петрович топтался на краю площадки, не зная, что ему делать. Подойти спросить? А что спрашивать-то? Идти домой? А что там, дома-то? Он мял сумку в руках и не мог решиться.
— Чего тебе, дед? — парень ловко спрыгнул с турника.
— Самолет, — завороженно протянул Петрович.
— Нравится? — парень, красуясь, напряг бицепс. — Друган мой бьет. Хочешь и тебе такой сделает?
— Хочу, — выдохнул Петрович, понимая, что отдаст все, лишь бы у него был свой самолет. — На груди! — он прижал сумку слева. — Тут!
— Да, хоть на жопе, — усмехнулся парень. — На визитку, там телефон его.
Петрович так и дошел до дома, сжимая в руках визитку. Ночью не спал. Жена, ворча, поила его сердечными каплями, думаю, что у него болит сердце. Так оно и болело.
Утром, едва дождавшись, что Аня уйдет проведать внуков, Петрович набрал телефон и договорился, что придет прямо сейчас.
Парень оказался щуплым, не таким, как себе представлял его Петрович. Думал, будет такой же накачанный, весь в татуировках. Нет. Обычный. На студента похож. И зовут Костик.
Он выслушал сбивчивый рассказ Петровича, посмотрел на его мятую картинку из старой газеты.
— Не надо, — отмахнулся он. — Сейчас найдем в интернете.
Они сидели рядом, уставившись в небольшой экран ноутбука, выбирая самую эффектную картинку.
— Эту! — ткнул Петрович в экран. — Прямо моя ласточка! — и сразу почувствовал, словно стоит рядом.
Костик смотрел на Петровича и улыбался.
— Слушай, Петрович, — он хлопнул его по плечу. — Значит, так. Денег я с тебя не возьму. У хороших людей мечта должна сбываться. Картинку отрисую, придешь ко мне на примерку.
— Как платье, что ли мерить?
— Да, — усмехнулся он. — Распечатаю на специальной бумаге, приложу. Будет, как переводка. Что б ты посмотрел, как у тебя на груди твоя ласточка взлетит. Через два дня приходи.
Петрович не помнил, как он прожил эти два дня. А когда увидел, что у него с левой груди взмывает вверх его ласточка, заплакал.
— Не смотри на меня, — он отпихнул салфетку, которую ему предложил Костик. — Стыдно.
— Не стыдно, Петрович от радости плакать, — серьезно сказал Костик. — Через три дня у меня окно, приходи к десяти. Все это у нас с тобой часа на четыре. Рассчитывай. Спиртное не пить. Выспаться. Поесть с утра плотно, чтобы ты у меня тут в обмороки, как девица не падай. И не психуй. Все хорошо будет. Через две недели будешь своей Ане взлет ласточки показывать.
Петрович честно старался не психовать. Тайком пил валерьянку в таблетках. Накануне лег спать в девять часов, удивив Аню неимоверно.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — осторожно спросила она. — Странный ты в последнее время. Уж не влюбился ли?
— Аня, — раздраженно сказал Петрович, — не выдумывай. Устал я.
— Ладно. Что на завтрак?
— Сосиски там, яйца, посытнее мне ска… — Петрович запнулся, чуть не выболтав свою тайну. — В общем, настоящий мужской завтрак мне сделай, а не кашу свою.
— Ладно, — повторила Аня. — Спи, мужчина.
Конечно, Петрович не спал. Крутился до тех пор, пока жена на него не прикрикнула.
Утром с трудом впихал в себя настоящий мужской завтрак. Сказал, что к врачу и едва дождавшись, пока жена привычно поцелует в щеку, пожелает хорошей дороги, выбежал из подъезда. Задохнулся. Постоял, глубоко дыша и направился к своей мечте.
Когда Костик уже перевел рисунок на бледную грудь Петровича и уже занес жужжащую машинку, в комнату ворвался сын с внуком.
— Выключи, придурок! — заорал сын. — Да я тебя засужу! Да ты, поганец, пенсионеров обираешь!
— Уйди, уйди! — отбивался Петрович, когда его стаскивал с кресла внук. — Отстаньте от меня!
Петровича приволокли домой и все рассказали Анне.
— Совсем он у нас ума лишился, мать, — сердился сын. — Если б Вовка его не увидел и мне не позвонил, сидел бы у тебя сейчас зэк с наколками, на кухне.
Анна смотрела на измученного и безразличного Петровича. Выпроводила сына с внуком. Налила Петровичу рюмку коньяка и поставила перед ним.
— Выпей. Тебе это сейчас надо, — сказала Аня и погладила мужа по лысине.
Утром разбудила его пораньше.
— Пошли, Петрович.
Петровичу было все равно. Он собрался и пошел, ничего не спрашивая. Аня привела его к Костику. Петрович приготовился, что Аня тоже устроит скандал, безразлично стоял в углу, не глядя на Костю.
— Сделай ему, — Аня кивнула в сторону мужа. — Пусть у него будет, наконец, его ласточка.
